Любовь Полищук
Я познакомился с ней в конце 80 годов. После спектакля, у Любы возникли боли. И меня порекомендовали как специалиста решающего эти проблемы. Приехал к ней. Поразительно, но про нашу первую встречу я ничего не помню.
Мои воспоминания начинаются со звонка Сережи Цигаля, и просьбы приехать к Любе на спектакль и полечить ее. Кстати тот спектакль имел феноменальный успех. Люба играла, превозмогая сильнейшую боль, и обыгрывала это, по ходу меняя представление. Ни один зритель не понял, что с ней было. В зале стоял гомерический хохот. Я сам его слышал, дожидаясь окончания спектакля. Когда меня провели к Любе, она, старясь не двигаться, лежала на жесткой кушетке и устало использовала ненормативную лексику. Должен сказать, я не встречал людей, так изящно и к месту умеющих материться. Она была потрясающе естественна во всем. Я сделал все, что было возможно. Обезболил. Мы с Сережей положили ее на заднее сиденье машины. Боль прошла. Она была измучена. И почти не разговаривала.
Вспоминаю смешную историю в 1999 г. В тот день она была у меня последней пациенткой и приехала без машины. Я взялся ее подвезти. У меня была машина под названием «Запорожец-Ушастик», по правому борту которого несколько дней назад прошелся микроавтобус. Если честно, зрелище было очень печальное еще до встречи с микроавтобусом. Тем не менее, низкооборотистый движок при вдавлении педали газа в пол, позволял первые 15-30 метров после светофора опережать «Мерсов». В то время их было немного, и они себя сильно уважали. Вскоре нас с ревом настигали обиженные иномарки, но, проскочив, резко тормозили и какое-то время ехали с выпученными глазами ноздря в ноздрю с нами. Причем с двух сторон. Сзади гудели ничего не понимающие машины. Наконец боковой экскорт срывался и уезжал. Но следующая по очереди машина, негодующе нас обгоняя, так же тормозила и так же ехала рядом. Все повторялось снова и снова. С соседних полос к нам стали подтягиваться машины, не понимающие, почему приличным машинам не всегда удается обогнать запорожец, и желающие показать, как это делается. Остается добавить, что в это время Люба хохотала и строила рожи. А это она делала феноменально.
Примерно до 2000 г. мы встречались довольно часто. Тем более жили в 3 минутах езды на машине. Я никогда не лечил ее больше 2-3 процедур. Дело в том, что считаю манипуляционную часть мануальной терапии средством скорой помощи. И всем своим пациентам советую скорее переходить на «самообслуживание». Я имею виду упражнения, которым обучаю для конкретного клинического случая. Люба была очень целенаправленна и дисциплинирована. Она постоянно, каждый день делала упражнения для позвоночника. Хвасталась, что часть упражнений она подсмотрела у своей собаки Дуни. После 2000 г. когда я приезжал в их дом, речь шла о медицинских вопросах связанных с Сережей, Машей, Любиной мамой, и крайне редко, с Любой. У меня ощущение, что она вообще избегала обращаться к врачам, веря, что справиться со всем сама.
Летом 2006 года я отдыхал в Новом Свете. Люба с Сережей в это время были в Коктебеле. Непонятно, почему я не позвонил и не заехал к ним. Может быть потому, что знал, как она ценит и нуждается в редких днях отдыха. Как раз в этот период у нее появилась сильная и необычная боль.
На другой день после приезда в Москву, поздно вечером мне позвонила Маша. Она попросила меня приехать, так как у Любы сильно болела спина. Ко всему прочему утром Люба должна была лететь в Испанию на съемки.
Дальше довольно характерно для Любы. Она тут же позвонила мне и сказала, что приезжать не надо. Во первых, поздно, а во вторых, ничего страшного. Я связался с Машей и объяснил ей, что в данной ситуации считаю свой приезд некорректным. Потом мне позвонил Сережа. Он был в этот момент в Коктебеле. Сережа сказал, чтобы я не валял дурака с корректностью, Любу я знаю достаточно хорошо, а ей он уже все высказал.
Приехал. Как врача, то, что я увидел, меня нехорошо насторожило. Мозаичное выпадения чувствительности передней поверхности бедер. Слабость передних групп мышц. Здесь не место описывать клинику. Главное, было четкое впечатление, что в верхне-поясничном, отделе позвоночника имеется причина, дающая грубую нетипичную неврологическую симптоматику.
Я сказал Любе, что о мануальной терапии даже речи идти не может. Более того, даже блокаду я делать не буду, пока не проясниться ситуация. Нужно срочно обследоваться. Уезжать ей нельзя. Я убежден, что причина боли серьезная.
Дальше нужно знать Любу. Она сказала, что себя она хорошо знает и, что с ней ничего быть не может. Люба ничего не хотела слышать. Тут я использовал неверный довод. Сказал, что при таком болевом синдроме и подгибающихся ногах она вряд ли сможет играть. Люба сказала - смотри. С трудом разогнувшись, вышла в коридор, зашла за угол и через секунду вошла в комнату. Вошла совсем другой. Как будто поднялся театральный занавес. Легкая изящная походка «от бедра», глаза сияют, на лице ни следа усталости, обворожительная улыбка.
И объяснила. Не ехать она не может. Съемки фильма. Все люди уже на месте. Она не может их подвести. Контракт. Неустойка.
Я сидел и думал, могу ли взять на себя ответственность продолжать настаивать. Я мог ошибаться.
А потом в присутствии Маши я сказал страшные вещи. Я описал, что с ней будет, если она поедет. Жутко, но в последние недели ее жизни все в точности так и было.
Люба какое-то время на меня внимательно смотрела. А потом спросила, что за диагноз я ставлю. По честному ответил, что диагноза на данный момент я поставить не могу. Но уверен, что с позвонком что-то серьезное. Клинические проявления нельзя объяснить грыжей диска, локальным сдавлением корешка и т.д.
Неожиданно резко подключилась Маша. А характер у нее не хилый. Все сильные стороны Сережи и Любы ей достались сполна. Маша потребовала отказаться от поездки. Бурное убеждение наталкивалось на железное сопротивление Любы. Тогда Маша употребила прием из разряда запрещенных. Люба заплакала и сказала, что сразу с двумя, она бороться не может. Потом я разговаривал с продюсером Любы. Он был где-то за рубежом. Как мог, обосновывал свое мнение. Договорились, что завтра Люба будет обследоваться.
Однако, зная Любу, чувствовал, что окончательно ее убедить не удалось.
Поэтому предложил организовать консультацию еще одного специалиста, невролога, чтобы он высказал свое независимое мнение. Время около 2 часов ночи. С трудом договорились о приезде специалиста ранним утром. Его я ждать уже не стал.
Невролог подтвердил, что ситуация непонятная. Рабочего диагноза нет. Имеется нетипичный вертеброгенный болевой синдром. Так же рекомендовал срочное обследование.
Сказать мне было нечего. Получалось, что из-за меня она уже и так потеряла сутки.
Потом, Люба со смехом рассказала мне эпизод по пути в аэропорт. Ее везла Маша, и они опаздывали не рейс. Их остановил гаишник. Люба открыла дверь и хотела выйти из машины. Но от боли и слабости ноги подогнулись, и она упала перед ошарашенным гаишником на колени.
В Испании Любе стало хуже. После возвращения она сразу легла в больницу. И в дальнейшем переходила из одной больницы в другую. Но еще какой-то период времени ухитрялась убегать днем на съемки…
Для меня эта тема чрезвычайно болезненна. Мне неловко говорить, но вот сейчас контрастность моего дисплея как-то ухудшилась. Буквы прямо таки расплываются. Меня не покидает чувство вины. Я не сумел отстоять свое мнение, свое понимание ситуации. А я настаивал не давать согласие на активные медицинские действия до получения окончательного (гистологического) диагноза и убеждал быть готовыми после этого к выезду в Израиль для лечения.
У меня нет желания рассказывать, что было дальше. Причин для этого немало.
Получилось так, что моя активность оказалась нежелательной, хотя
последовательно сбывались все мои прогнозы. На каком-то этапе я вообще поддался слабости, обиделся и самоустранился.
Медицина всегда была и будет не только наукой, но и искусством. Работает большое количество объективных и субъективных разнонаправленных факторов. Наконец существуют проблемы непреодолимой силы. Рассуждения – а вот если бы…– ничего не изменят.
То, что Люба все же уехала лечиться в Израиль, я узнал из средств массовой информации.
Позже, еду в машине, звонок – это Люба с Сережей позвонили мне из Израиля. Я остановил машину, не мог говорить на ходу.
Любин голос я слышал тогда последний раз. Люба уже не скажет, о чем мы говорили. А с Сережей, я думаю, на эту тему мы никогда разговаривать не будем. Просто не нужно.
13091 просмотров